Пианист Николай Луганский: Для меня большая честь – выступать на родине великого Сергея Прокофьева
21 ноября «Донбасс Опера» впервые принимает на своей сцене пианиста с мировым именем Николая Луганского. Его концерт в Донецке – грандиозное событие само по себе, а кроме того, именно им закрывается Год Сергея Прокофьева в Донецкой Народной Республике, объявленный в ознаменование 125-летия со дня рождения великого композитора.
После репетиции, за несколько часов до концерта Николай Львович нашел возможность ответить на вопросы журналистов. Вашему вниманию – полный текст беседы.
- Как известно, это – ваш первый визит в Донецк. Пожалуйста, поделитесь своими чувствами и эмоциями, с которыми вы приехали к нам.
Николай Луганский: - Очень-очень давно, еще в советское время, я играл в Луганске – тогда он еще назывался Ворошиловградом. Но, как это не обидно, в Донецке я не был ни разу. И я очень рад, что наконец-то приехал сюда. Что касается чувств, с которыми я сюда ехал, то, конечно, мы знаем довольно мало о том, что здесь происходит, потому что одно дело – смотреть новости и читать военные сводки, а другое – увидеть всё своими глазами. Я давно хотел приехать и очень обрадовался, когда наконец появилась такая возможность. Я счастлив видеть, что здесь есть оркестр со всеми инструментами, и он не просто функционирует, а может играть всё, что угодно. Это очень важно. Вчера мы репетировали в филармонии, сегодня – в оперном театре, и я рад, что здесь продолжается жизнь. Как я понимаю, культурная жизнь в Республике налаживается, её становится всё больше и больше. И я счастлив от этого.
- Когда вы пребываете в стенах донецких филармонии и театра, вы помните, что находитесь в военном городе?
Н.Л.: - Когда я репетирую, конечно же, я этого не чувствую. Я же всё-таки гость, и я не пережил ничего из того, что пережили вы, находящиеся здесь. Особенно те, кто на передовой, – там, конечно, совершенно другая, страшная ситуация. Здесь же и дирижеры, и музыканты, и солисты – все заняты музыкой, и это совершенно другая обстановка, другая ситуация.
- Почему для исполнения вы выбрали именно 2-й, чрезвычайно сложный для исполнения, концерт Сергея Прокофьева для фортепиано?
Н.Л.: - Сейчас, как мы все знаем, – Год Прокофьева, и в течение этого года я играл все пять концертов. У меня был цикл выступлений в Шотландии – Эдинбурге и других городах, где в течение года я сыграл все концерты Сергея Прокофьева. На мой взгляд, все они – очень сложные, и трудно сказать, что какой-то из них сложнее. Пожалуй, второй – просто самый длинный. Я их все люблю, хотя они имеют разную популярность. Второй и Третий – самые популярные и, наверное, самые великие. И ещё я знал, что весной здесь Третий концерт Прокофьева играла замечательная пианистка Валентина Лисица. Поэтому я выбрал для исполнения второй, чтобы донецкая публика услышала Прокофьева в его многообразии. Но, повторюсь, я очень люблю Прокофьева, и с удовольствием сыграл бы здесь и первый, и пятый его концерты, и много чего другого.
- Если не секрет, сколько времени вам понадобилось, чтобы выучить 2-й концерт Прокофьева?
Н.Л.: - Когда я его учил, мне было лет 20, и тогда давалось всё очень быстро. Думаю, что наизусть я его выучил дней за 8 - 9. Сейчас я, конечно, за такой срок не выучу. Сейчас, если учить с нуля, то, пожалуй, мне понадобилось бы недели три. Дело в том, что когда человек молод, у него и память лучше, и работоспособность выше. С возрастом же нужно работать больше, чтобы поддерживать форму. Когда мне было 17 лет, я третий концерт Рахманинова выучил наизусть в считанные дни. Мне даже Татьяна Петровна Николаева не поверила, но тогда я три дня подряд просто сидел за роялем и выучил. Музыку, естественно, знал, но пальцами играл три дня. Хотя на самом деле это не имеет значения. Есть люди, которые выучат 2-й концерт Прокофьева за две недели, есть люди, которые выучат его за два месяца, но в конечном итоге это может иметь значение только для количественного репертуара, а когда человек выходит на большую сцену, на конкурс, кому какое дело, сколько он его учил? Это не имеет значения, потому что важен конечный результат.
- К сожалению, далеко не все помнят о том, что Прокофьев является уроженцем Донбасса. Для нас его имя очень значимо, а что этот композитор значит для вас как музыканта? И насколько для вас важен тот факт, что вам выпала почетная миссия закрыть Год Прокофьева в Донецкой Народной Республике?
Н.Л.: - Конечно, Прокофьев – один из самых любимых моих композиторов и один из величайших трех-четырех русских композиторов – наряду с Рахманиновым, Чайковским... Это – гений, наша русская и мировая гордость. И, кроме того, я как пианист могу сказать, что были великие композиторы, которые хоть и писали для рояля, но это были композиторы вообще. А Прокофьев создал свой собственный фортепианный стиль, совершенно неповторимый. Он сам был замечательным пианистом, и для нас его музыка – особая книга. Для ее понимания и исполнения нужна своя, «прокофьевская» техника, свой пианизм, своё чувство времени – всё особое. Это вот как есть Шопен – совершенно особенный композитор, есть Рахманинов, и есть Прокофьев. Например, Шостакович – великий композитор, но такого собственного фортепианного стиля, который всем телом ощущаешь, когда исполняешь его произведения, там всё-таки нет. А Прокофьев – он был очень многоликий: и фортепианный композитор, и театральный, и симфонический. И, конечно, для меня – большая честь и радость, что я играю на заключительном концерте Года Прокофьева здесь, на его родине. И я не знаю обо всех, но я, конечно же, знал, откуда родом Сергей Прокофьев. По истории музыки мы изучали, что он родился в Сонцовке на Донбассе. Мне кажется, все профессиональные музыканты должны это знать. Поэтому, конечно, помимо того, что мне хотелось просто сюда приехать, чтобы увидеть людей и понять, что здесь происходит, я хотел и приехать на родину Прокофьева. Поэтому я очень рад, что я здесь.
- Вы помните, как и когда решили стать профессиональным пианистом?
Н.Л.: - Я думаю, что как такового решения и не было. Хоть я и совершенно не из музыкальной семьи, – папа физик, мама биохимик, сейчас она уже на пенсии, а папа до сих пор работает. Мой папа всегда любил научиться чему-то новому, и как-то он пытался подбирать песню «Пусть всегда будет солнце». Мне тогда было пять с половиной лет, и я ему сказал, что он что-то там играет неправильно. Таким образом папа выяснил, что у меня абсолютный слух. На самом деле, абсолютный слух для музыканта, а уж тем более для пианиста – не столь существенная вещь. Мой папа не верил, что существует абсолютный слух – то есть, когда человек без того чтобы услышать сначала ноты, уже знает точно, какая это нота. Папа в это не верил, и тогда, в 70-е годы, считал, что это выдумки продажной прессы. И когда он узнал, что у меня абсолютный слух, он очень удивился и повел меня туда, сюда… Мои родители – не столичные люди (мама родилась в Душанбе в эвакуации, папа родился в Калужской области), но они встретились в Москве, и я уже родился в Москве, и для моего образования это было очень важно. Детское музыкальное образование там – одно из лучших в мире, если не лучшее. Поэтому мне в этом плане повезло, я с первого класса учился в центральной музыкальной школе, где вы сразу учитесь и общеобразовательным предметам, и всем музыкальным, и своей будущей специальности. Но вначале я просто играл и не задумывался, кем становиться. Потом уже пошли первые концерты, первые выезды… Первое моё выездное выступление было в Нижнем Новгороде, а в Ворошиловград я ездил, когда ещё был школьником. Так что четкого момента, когда я принял решение стать музыкантом, не было – так сложилась жизнь. И свои первые крошечные деньги за выступления я начал получать ещё тогда, когда не задумывался о выборе профессии.
- Кто были ваши учителя?
Н.Л.: - Самый первый музыкант, с кем я общался, был сосед по даче Сергей Александрович Ипатов. Он талантливый музыкант, но со сложной судьбой – он из детдома, музыкой начал заниматься в 15 лет. Кстати, это – пример того, как важно начать как можно раньше. Это был очень талантливый человек, но он не мог стать выдающимся музыкантом, исполнителем, поскольку начал слишком поздно. Но он был моим первым учителем. Потом была Мария Александровна Шарикова – преподаватель Гнесинки. Но нам посоветовали поступать в центральную музыкальную школу и это был правильный выбор. Я там стал учиться с первого класса, и моим первым официальным учителем стала Татьяна Евгеньевна Кеснер, она в этой школе проработала 51 год и является заслуженным учителем России. После ее смерти - я тогда учился в 6 классе - я стал учеником народной артистки СССР Татьяны Петровны Николаевой, известной нашей пианистки, которая была и педагог, и композитор, лауреат Сталинской премии. Это удивительная женщина - наверное, мой главный учитель. Я учился у нее и в ЦМШ, и в первые почти три года консерватории. В 1993 году ее не стало, я тогда учился на третьем курсе. И после этого я заканчивал консерваторию у Сергея Леонидовича Доренского, замечательного педагога-пианиста. Ему, кстати, 3 декабря исполнится 85 лет, будет концерт в Москве, посвященный его юбилею. Там будут играть Денис Мацуев, Вадим Руденко, Андрей Писарев... Всего семь человек, в том числе и я, будем играть огромный концерт с оркестром. Вот это - мои учителя.
- Много ли у вас самого учеников и как вам удается совмещать педагогическую деятельность с такой насыщенной творческой жизнью?
Н.Л.: - Я работаю в Московской государственной консерватории, но до сих пор всегда отказывался иметь свой собственный класс - потому, что я постоянно нахожусь в дороге и отсутствую в Москве больше половины года, а в сезон с сентября по май наверно, две трети этого времени меня нет на месте. Поэтому было бы неправильно по отношению ученикам, чтобы они у меня в классе учились. Хоть я имею звание профессора, но до сих пор работаю в качестве ассистента профессора Доренского, о котором я уже говорил.
- Сколько часов в день вы занимаетесь?
Н.Л.: - Вы знаете, с моим ритмом жизни на этот вопрос трудно ответить, потому что я, грубо говоря, каждый третий день нахожусь в самолете или поезде. Есть дни, когда я не могу сесть за рояль ни при каких условиях, есть дни, когда я нахожусь в Москве, но у меня столько обязанностей в консерватории, что тоже могу не заниматься. Скажу так: я чувствую себя комфортно, если я занимаюсь 3-4 часа в день - тогда у меня есть ощущение, что я не потерял день, я не потерял свою форму. Бывают дни, когда я занимаюсь и 45 минут, но это лучше, чем не позаниматься вообще. А бывает, мне надо выучить что-то новое в кратчайший срок - тогда я занимаюсь и 6-7 часов в день.
- Какое у вас самое любимое произведение из тех, что вы исполняли?
Н.Л.: - Одно произведение назвать очень трудно, да и не хотелось бы - потому, что очень много любимых композиторов. Но когда меня просят назвать одного-единственного, я называю Рахманинова, хотя у меня действительно очень много любимых композиторов и произведений. Если меня приглашают сыграть 3-й концерт Рахманинова, я всегда радуюсь - это величайший концерт. Если вы его выучили, он легко ложится. Есть вещи, которые очень трудно выучить наизусть - наверное, сейчас здесь мало кто сможет выучить за 10 - 14 дней тот же 2-й концерт Прокофьева. Но если вы его выучили наизусть, его легче играть. А есть вещи, ну, скажем, концерт Чайковского. Его выучить наизусть легче, чем 2-й Прокофьева, но вот на сцене его играть труднее. А сколько есть замечательной музыки у Бетховена, Рахманинова, Шопена, Прокофьева, Шуберта...
- Почему из всех инструментов вы выбрали именно фортепиано?
Н.Л.: - Даже если вы никогда не видели этот инструмент, но у вас есть любимая мелодия, попробовав и подобрав ее буквально в течение 10 минут, вы ее уже сможете сыграть. А вот на флейте, на валторне и даже на скрипке, если вы этот инструмент не видели, вы так не сможете. Но сразу скажу, что в профессии пианиста есть большой минус - найти работу значительно труднее. Если вы играете на любом другом инструменте, в мире везде есть оркестры. Есть великие оркестры, есть хорошие, есть средние, есть так себе, но везде есть постоянная нужда в музыкантах. Я думаю, что в Донецке то же самое - есть нужда в духовиках, струнниках, потому что есть оркестры. А если вы пианист, то ситуация значительно серьезнее - или вы сможете работать по профессии, или, как это, увы, часто бывает, будете вынуждены поменять род деятельности. Поэтому для пианиста есть свои плюсы и свои минусы.
- Ваша фамилия ласкает слух жителей Донбасса. Вы только что сказали, что ваши родители не являются выходцами из нашего края. И всё же – вы никогда не интересовались историей своей фамилии? Каковы ваши корни?
Н.Л.: - Насколько я понимаю, моя фамилия берёт начало не из этих мест и не от Луганска, равно как и не от швейцарского Лугано. Была где-то, вроде бы в Калужской области, крошечная речка Лугань. Мои предки по фамилии Луганские – это священники, жившие в Калужской области. Кстати, из тех мест родом и жена Пушкина Гончарова – это село Авчурино. А папа мой родился в «Селе Льва Толстого» в Калужской области. То есть мои предки по отцу – простые сельские священники и крестьяне из Калужской области. Что касается рода моей мамы, то это – Краснодарский край, где она родилась во время войны, а в эвакуацию их перевели в Душанбе, и ее родители там и остались – их уже нет в живых. Поэтому, насколько я знаю, корней в Луганской области у меня нет. Хотя вы знаете, однозначно здесь что-либо говорить очень трудно – я знаю что-то о своём роде лишь до начала 19 века. А в России и на Украине столько всего переплетено, что восстановить своё древо очень трудно.
- Есть ли у вас хобби?
Н.Л.: - Как многие люди, я люблю играть в разные спортивные игры. Больше всего - в настольный теннис, бадминтон и шахматы. И очень люблю путешествовать. Мне в этом плане очень повезло, я по роду деятельности бываю во многих точках мира, и естественно, если есть возможность, я смотрю города, посещаю музеи...
- В каких странах мира вы выступали?
Н.Л.: - Я не смогу вспомнить все страны, в которых бывал. Скажу так, в Европе я играл во всех странах, кроме Лихтенштейна. Много раз был в Америке, несколько раз был в Канаде. Из крупных стран я никогда не был в Мексике, и вообще из Латинской Америки я был только в Бразилии и Аргентине, один раз был в Австралии и никогда не был в Новой Зеландии. Есть много стран, где я не был, в Юго-Восточной Азии. Странно, но я никогда не был в Африке, несмотря на то, что там есть страны, например, Марокко и ЮАР, где довольно серьезная музыкальная культура. В Китае я был всего два раза, но скажу также, что это страна, в которой очень активно развивается музыкальная сфера.
- Как ваша музыкальная деятельность сочетается с увлечением шахматами? Как известно, Сергей Прокофьев тоже играл в шахматы...
Н.Л.: - Так получилось, что в последние годы я столько езжу, столько выступаю, что шахматами я занимаюсь меньше. Но могу сказать, что Прокофьев, помимо того, что был гениальным композитором, действительно, был очень хорошим шахматистом. Трудно сравнивать уровень игры в разную эпоху, но, подозреваю, что он играл шахматы намного лучше меня (улыбается – авт.).
- Как вы считаете, что необходимо для популяризации классической музыки среди молодёжи?
Н.Л.: - Это вопрос очень непростой. Потому что он актуален в любой точке мира – даже в самых благополучных странах с древними музыкальными традициями. И там сетуют на то, что классическая музыка сегодня привлекает меньше молодёжи. Мне кажется, что нужна какая-то государственная политика и осознание того, что есть вещи сиюминутные, а есть вечные. Грубо говоря, результат футбольного матча – я вообще очень люблю футбол, у меня и сыновья занимаются этим спортом, – но это всё же – вещь преходящая. Сегодня одна команда выиграла, завтра – другая. Это прекрасно и замечательно, но это – то, что актуально по состоянию на данный момент. А есть вещи, которые с вами будут в любом возрасте, на любом этапе вашей жизни. И классическая музыка – это одна из таких вещей. Это как восход и заход солнца, любимые люди… И воспитание любви к классической музыке, конечно, требует какой-то централизованной поддержки, в том числе – в средствах массовой информации. Главное, что зачастую навязывается мысль, что классическая музыка – это что-то очень элитарное, очень сложное, для каких-то «особенных» людей. Вот это – совершенно вредная пропаганда, которая, как мне кажется, исходит целенаправленно от тех людей, которые, к примеру, получают прибыли от каких-то рок-концертов на стадионах. Между тем классическая музыка – это очень доступное искусство, для людей всех национальностей и возрастов. Да, есть более сложные произведения, но есть и более доступные. И классическую музыку нужно постоянно пропагандировать. Приглашать школьников, привозить их на открытые генеральные репетиции оркестров… Я как музыкант в любой точке мира всегда за то, чтобы на репетицию в любом количестве приходили люди, чтобы на концерты давалось как можно больше билетов для школьников, студентов, пенсионеров… Но я – не министр культуры, поэтому, конечно, программу как таковую вам изложить не смогу.
- Во время Великой Отечественной войны многие музыканты ездили выступать на фронт – можете ли вы здесь провести какую-то параллель с собой? И какова, на ваш взгляд, роль музыки, «фронта искусства», во время войны? Вспомним Ленинградскую симфонию Шостаковича, «Сталинградскую сонату» Прокофьева…
Н.Л.: - Вы знаете, во-первых, я хочу сказать что условия, в которых я приехал, и условия во время Великой Отечественной войны, когда артисты ездили на фронт, – несравнимы. Поэтому было бы нескромно и глупо меня с ними сравнивать. Тогда ведь совершенно другие были условия... Что же касается роли искусства, то она, конечно же, есть, но непосредственной я бы её не назвал. Нельзя прямо говорить, что, например, Шостакович внес вклад в победу своей Седьмой симфонией. Это отчасти так, но это очень сложный вопрос. Ведь есть масса людей, которые хотели бы что-то сделать, как-то помочь, и каждый делает то, что может, что умеет. Потому что я прекрасно понимаю, что в военных и послевоенных условиях очень трудно налаживать жизнь, в том числе и культурную. И есть люди от искусства, которые делают действительно много. Но если я приехал сейчас в Донбасс на один концерт, то, например, Иосиф Кобзон делает реально очень много для вашего края. Спасибо, что провели параллель со мной, но, конечно, мой пример – это ерунда.
- У вас запланированы экскурсии по Донецку? Что бы вы хотели посмотреть в ходе нынешнего визита?
Н.Л. - Как таковой экскурсии не запланировано, но я сам попросил, чтобы мне показали город. Что-то я увидел, когда ехал из Ростова, мимо тех мест, где шли бои, видел обстрелянные заборы, разрушенные крыши… Что-то там уже отреставрировано, дороги в очень хорошем состоянии. Сейчас же, перед концертом, я как раз собираюсь погулять по Донецку, посмотреть, пофотографировать, хотя времени немного. А завтра я еще зайду в школу искусств.
- Достаточно традиционный вопрос: не боитесь ли вы санкций или возможных трудностей с концертами за рубежом после приезда на Донбасс?
Н.Л.: - Я очень много бываю в Европе и Америке, где большинство населения – это нормальные люди, в основном, аполитичные. Санкции и финансирование войны же исходят от очень маленькой прослойки людей – очень влиятельной, но маленькой. Я, к счастью, с этими людьми никак не сталкиваюсь. Но если кому-то придет в голову вводить какие-то санкции, если эти люди захотят наказать любителей музыки других стран, мне будет удивительно. Хотя как будет, так и будет. Честно говоря, я думаю, что этого не произойдёт. Я не политик, я играю музыку для людей. Я очень рад быть в Донецке и с удовольствием приеду снова.
